Дядюшка Ау сидит в кресле-качалке, укрыв ноги клетчатым пледом. На
стеллаже, упирающемся в потолок, богатая коллекция курительных трубок.

     Мерно покачиваясь, кресло вполоборота повёрнуто к светлой стороне, где
широкие вертикальные жалюзи прерывают солнечный поток. Дядюшка Ау
разглагольствует, вовсе не глядя на посетителя.

     - Некоторые вопросы не стоит задавать. - Его голос заглушается и ворсом
ковра, и потрескиванием аппаратуры, сосредоточившейся у стола, о ребро
которого опирается кисть правой руки говорящего. - Есть вопросы сходящиеся,
на них в конце концов можно найти ответ, и расходящиеся, спорить о которых
можно столетиями, в лучшем случае теряя время, в худшем - жизнь. Это как
воронка, затягивающая в себя всё новые жертвы, становясь от их тяжести всё
шире. Так, говорить о существовании пустоты всего лишь бесполезно. Я в
состоянии представить себе, что могу её вообразить, и с меня довольно. Можно
из собственных мыслей соорудить ступеньки, по ним взобраться на вершину, но
при этом не окажешься в пустоте, а лишь отгородишься частью себя от мира, -
а это не одно и то же.

     Кресло поскрипывает в унисон с электроникой; из-под стола мигают
огоньки. Точка наблюдения перемещается вдоль стеллажа, таким образом дверь
остаётся позади, а в поле зрения оказывается аскетическое лицо хозяина
кабинета, чётко очерченное благодаря чёрной бороде и чистым тонам холодного
света.

     - Также, достаточно наивными выглядят попытки рассуждать о линиях и
разветвлениях пути человека, и особенно - о возможности как-то повлиять на
собственный выбор пути. Дело в том, что ничто из этого само по себе просто
не существует. Однако когда вопрос, не имеющий ответа, но порождающий новые
вопросы, оказывается задан, его бессмысленная первопричина никого уже не
интересует, нагнетание давления приводит к цепной реакции, и однажды
общество взрывается.

     Дядюшка Ау совершает неуловимое движение рукой, жалюзи тихонько уезжают
в сторону, и открывается стеклянный ход в лоджию, напоминающую оранжерею
своими высокими экзотическими растениями, названий для которых мы не знаем.
Листья одних величиной напоминают лопух, у других они длинные, как у пальмы,
а иные, наверняка обитатели пустынь, обделены покровом настолько, что больше
походят на объект неосторожного эксперимента. Бородач наконец поворачивает
лицо, отбрасывает плед и пытается встать. Придерживая бок, со словами "ох!"
и "опсешн" покидает кресло и принимает вертикальное положение, делая шаг к
зелени и свету.

     - Да вы проходите, с высоты отличный вид. - Слегка прихрамывая, он
пропускает посетителя вперёд, раскуривает трубку и проходит следом. -
Обратите внимание на лиану. Она растёт, опираясь на другие деревья. Кажется,
что ей не составит труда в любой момент изменить направление своего роста,
дотянуться до более высокого ствола, даже если он находится дальше прочих.
Но известно, что так не происходит. Никогда. Лиана вырастет ровно такой,
какой ей позволят быть обстоятельства в виде ближайших веточек, кустов и
растений. Её эволюция кажется удивительной - если только предположить, что
лиана опирается на пустоту.

     Дядюшка Ау попыхивает пеньковой трубкой, и дым неспешно уносится вверх,
под потолок, отражаясь в двойном толстом стекле, отделяющем субтропический
дендрарий от города, погружающегося в снег.

     Посетитель оборачивается, и на внутренней стене остеклённой лоджии
проявляется его отражённый силуэт, выдающий Чугуниевого некоторой
нескладностью и чрезмерной серьёзностью, свойственной людям с
алгоритмическим чувством юмора. Посетитель смотрит то на себя, то на дядюшку
Ау, но - рассеянно - на лиану. "Любопытно, если деревья - это лёгкие нашей
планеты, то как этот маленький сад уживается с пристрастием его хозяина к
курению? Неужели бедные растения изнутри пропитаны чёрным ядом никотина?"
Чугуниевый срывает ближайший листок, смотрит на просвет, надкусывает.

     Тут Жорж, очевидно, утратив терпение, дёрнул меня за локоть: - Коллега,
да о чём вы думаете?!

     Я встряхнулся, чуть не потеряв Чугуниевого.

     Тот поворачивается к свету, и впереди открывается удивительный вид на
изгиб Днепра, за ним - сады, вдали - невысокая гора, за нею поля соединяются
с небом, а по стеклу кое-где стекают капли растаявшего снега. Держа левую
руку на бедре, дядюшка Ау, не заметив затруднений посетителя, продолжает
монолог.

     - Мой юный друг, нет ничего странного в том, что вас тревожат сомнения,
правильно ли вы поступаете. Но так устроен мир - всякому ростку нужна опора.
Цветам нужен солнечный день, астроному нужна тёмная ночь. Стоит отбросить
опору, и пустота соединит все стремления, поглотит все побуждения, и
настанет покой. Чтобы оказаться на вершине, нужно пройти по спине горы;
чтобы найти свою вершину, следует просто шагать. Мы не в силах ничего
изменить, человек - лишь траектория собственного пути.

     Гость сминает в руках за спиной сорванный листок.

     - Но что же такое пустота, о которой все говорят? Почему она
притягивает вас? Остановитесь ли вы за шаг до предела, или станете частью
пустоты? Я не умею смотреть в будущее, но иногда мне удаётся его угадывать.

     Дядюшка Ау задумчиво пускает дымное кольцо, оно медленно движется и
рассеивается, натыкаясь на листья пальмы. Тихий вздох, и размеренно,
проникновенно звучат выразительные стихи:

       Щепка плывёт по ручью
       Вниз по теченью.
       Зачем же на месте стоять?

     - Вы чувствуете прелесть этого хайку? Проникаете в глубину, в само
вещество этих слов? Что ж, юноша, нет ничего проще сказать, куда приплывёт
щепка: надо лишь знать, куда бежит ручей. Так и вас ожидает...

     Не знаю, что нашло на г-на Павленко: он заёрзал на своём стуле, сперва
кашлянул, а затем и вовсе заворчал: - Да что это за ахинея! что за чушь!

     Я вздрогнул и потерял контроль, и возмутился:

     - Жорж, да что же вы мешаете! Так весь день коту под хвост пойдёт!

     Мой компаньон остановился, улыбнулся и ответил:

     - Вы так полагаете?.. Коллега, всё идёт как нельзя лучше... - и, чуть
погодя, - щепка притягивается к пустоте.

--
Dmitry Korolyov
AY3-UANIC