Прошло несколько недель. Дела, будто незримые жернова, перемалывали
пространство дней без остатка, и всё, что меня с ним связывало, на время
перестало существовать. Линия, утром пробегающая от квартиры до офиса через
проспекты, перекрёстки и мосты, ближе к ночи возвращалась обратно, и если бы
не твёрдость поверхности асфальта и неустанная работа снегоуборочных машин,
то вполне могла бы образоваться хорошо наезженная колея. Жорж как-то звонил
из Хитроу, говорил, что вынужден улаживать некоторые вопросы, но я был
погружён в глубокую рекурсию непростого алгоритма, поэтому разговор вышел
пустым. Страна, как наполненный пузырьками шампанского гражданин, шатаясь из
стороны в сторону, удивлённо шагала сквозь новогодние праздники, щедро
нанизанные подобно жемчугу на тонкую нить человеческой жизни.

  Однажды я умчался оформлять важные бумаги, изменив траекторию последних
дней, и, взирая отрешённо и растерянно на краски белого света, поток
беспечных прохожих и спящие фонари, захотел немного оглядеться и пройтись
пешком. Город, находясь во власти зимы с её снегом и морозами, всё же
согревается несовершенством теплоизоляции домов, урчанием автомобилей и
дыханием людей, поэтому-то, отметил я про себя, настоящую зиму увидишь
только за пределами городской черты, как, впрочем, и лето, и осень, и весну.
А здесь, наслаждаясь плодами цивилизации, можно вслушиваться в трескотню
голосов, давно привыкнув к арабским и кавказским тонам, переводить слова
вывесок, витрин и рекламных щитов с языка титульного на действительный,
вдыхать аромат незнакомых духов и тот запах пирожков, чебуреков и беляшей,
который вспомнишь в любых обстоятельствах - летая ли между звёзд, погрязая
ли в роскоши. Так, глядя по сторонам, я нос к носу столкнулся со старым
знакомцем, который за пять минувших лет вовсе не переменился, разве что его
двухметровое атлетическое тело боксёра-любителя чуть-чуть похудело. Впрочем,
как водится, первым узнал меня он.

  О чём говорить с теми, кто давно исчез из поля зрения? Увы, то, что
связывает, осталось в прошлом, а оно имеет свойство сжиматься из широкого
потока событий в тонкую нить - поэтому обычно приходится вспоминать эпизоды,
свёрнутые в точку, при помощи расширительных напитков. Конечно, не на этот
раз. Мы обменялись информацией о личных достижениях, хотя я мог описать суть
своих занятий лишь в крайне общих чертах. Как, вероятно, и слова собеседника
только обозначали события, но слабо объясняли, отчего он, закончив институт,
попал в неприятную историю, вынужден был воспользоваться услугами
пенитенциарной системы (то есть угодил в тюрьму), а теперь, мотаясь с
объекта на объект, "работает руками", устанавливая разного рода приборы
слежения и телеметрию. Ну, собственно, и что? "Да так, - повествовал он, -
попадаются же клиенты: огромный офис с шикарным фасадом, а на хозяйстве одна
единственная барышня; вот, устанавливал сегодня видеокамеры по периметру. И
название у клиентов чудное - "Уисс", кажется. А так, скоро, может быть,
женюсь, всё-таки. Ну, давай, увидимся, даст бог. Кстати, я теперь человек
глубоко религиозный. Вот, решил сегодня в храм зайти, помолиться". - Кто бы
мог подумать? - "Жизнь меняется", - сказал монтёр с инженерным образованием
и прошёл за ограду Владимирского собора. Старые знакомые своим
существованием напоминают, каким бы ты мог стать, если бы не цепь
сложившихся событий.

  Я обогнул собор, чувствуя, как отчаянные, горькие и доверчивые мысли
прихожан, нашедшие здесь надежду и успокоение, сияют на поверхности
золочёных куполов. Дворники расчищали тротуары. "Религия - это не просто
modus vivendi* для вовлечённых людей, это для них своего рода отдельный мир.
Существенным моментом, однако, является невозможность пользоваться таким
миром на практике в том же ключе, как мы обыкновенно обращаемся с
реальностью - то есть с полной уверенностью в её действительности,
подтверждаемой опытом". Через некоторое время я подошёл к зданию, из
которого, без сомнения, также исходила неощутимая, но результативная волна
воздействия на людей; как ни странно, голографические наклейки, предмет моей
нынешней поездки, оказался вопросом государственной безопасности. Пройдя
через высокие и основательно посаженные двери и небольшой холл, со слов
солдата на вахте я узнал, что попал в обеденный перерыв, так что в запасе
есть пятнадцать минут. "Надо же, - пронеслось в мыслях, - а ведь говорилось,
что приём документов у них круглосуточный". В интерьере заведения сквозь
налёт недавнего ремонта проступал неизгладимый дух давно ушедшей эпохи,
подобно тому, как в монастырях веками сохраняется надежда. У одной из дверей
мялась пара посетителей, не решаясь войти. Вахтенный заметил, что, поскольку
время обеденное, то там никого нет, но на всякий случай можно и постучать.
"Ну нет, - пошутил господин в кожаном пальто для своей спутницы, - уж
"стучать" мы не будем!". На стене у бюро пропусков с надписью "справок не
даём" эстетически выдержанно располагался телефон со знаком качества и
трубкой, закованной в металлический крепёж к корпусу дискового
номеронабирателя; провода свешены как попало; чуть в стороне от телефона
стену подпирали два видавших виды стула. Они вполне могли застать ещё те
времена, когда за неверно выписанный пропуск судьба рассеянной девушки
затерялась бы в пыльных архивах заведения. Но сегодня, кажется, после того,
как офицер увёл девушку на разбирательство, из каких таких соображений
выдано разрешение завтрашним числом, ей ничего кроме служебного взыскания не
угрожает. Кто же тогда станет выдавать пропуска?

  Минуты ожидания подошли к концу, и я направился в приёмную. Однако моё
стремление было прервано долгой процессией, пока персонал препровождал
дышащего на ладан старикана, явно бедствующего и переставляющего ноги с
черепашьей скоростью, от дверей кабинета для содержательных посетителей к
комнате для, видимо, журналистов вроде парочки, всё же вошедшей туда без
стука, ветеранов службы и прочего бесполезного люда. Воспринимая препятствие
как проявление сил природы, я немного обождал - и вошёл в кабинет. Улыбчивый
хозяин, отставив чаёк, любезно предложил присесть и приготовился слушать. Я
аккуратно положил портфель на стол, и, вынимая бумаги, принялся пояснять
суть вопроса: нашей организации в силу определённых обстоятельств требуется
разрешение на внедрение средств голографической защиты... - тут, покачав
головой, человек в сером костюме разочарованно повёл рукой и сказал: "Ну
почему, почему никто не читает разъяснения на доске объявлений? Там же ясно
написано - по вопросам оформления документов нужно обращаться по адресу
Владимирская-33, а не 35. Там у нас, кстати, круглосуточное обслуживание, вы
бы и времени не теряли. Да, только вход со стороны Ирининской". Мы любезно
распрощались, я покинул кабинет, прошёл к выходу и оставил массивную дверь
за спиной. Навстречу поднимался Чучельник.

  - Какими судьбами в наших краях? - вопрошал он, протягивая для пожатия
руку, - неужели?..

  - Что вы, исключительно по делам, никак не связанным... Я вообще ошибся
зданием, мне нужно со стороны Ирининской, документы передать на
регистрацию... - О, давно я не чувствовал себя так неловко. Казалось бы,
ничего особенного не произошло, но само это место, моя персона и знакомый
человек уж очень плохо сочетались. Парадоксальная русская мысль породила и
желание могучей страны, и отвращение к государству. Возможно, однажды в этом
порочном кругу всё и погибнет. Или наоборот, конечно. Жалящий себя скорпион
или восстающая из пепла двуглавая птица Феникс.

  Мы сошли с порога и прошли вдоль стены, покинув поле зрения видеокамер,
глядящих на тротуар. Последний раз мы простились с Чучельником у совсем
другой стены, гораздо более высокой и основательной, у границы миров.
Преодолеть её так и не удалось, и, вернувшись к реальности, в тот день все
разъехались кто куда.

  - Кстати, - сказал я, чтобы переменить тему, - как там ваш Пелюхович
поживает? Уж как-то запомнилось его лицо, знаете ли.

  - Дался вам этот Пелюхович. Его уволили. Со своим напарником он всерьёз
увлёкся национальной идеей, что ни в какие ворота не лезет. Мы, как думающим
людям нетрудно догадаться, это варево готовим для народа, а вовсе не для сво
их сотрудников - их мозги должны быть заняты другим. В общем, стали они
обособляться, пренебрегать работой, да ещё по собственной инициативе во
что-то вступили - не то в общество, не то в партию... конечно, выгнали
обоих. Впрочем, бывших чекистов не бывает. - Я улыбнулся смешной сентенции:
так можно сказать о ком угодно, ведь в человеке всегда остаются следы
прошлого.

  - Надо же, партия, как забавно. А скажите, что вы делали в октябре? -
Собеседник удивлённо на меня посмотрел, и я пояснил вопрос: - Я имею в виду,
что за странный опыт вы с г-ном Павленко проводили на том пивном празднике?
Ведь вы были знакомы, а Жорж... - Чучельник не секунду поднял глаза, как бы
призывая небеса в свидетели моей невиданной наивности.

  - Плохо вы знаете Жоржа. Конечно, мы знакомы друг с другом достаточно
давно, и в этом нет ничего экстраординарного. Откуда, как вы полагаете, у
меня такое специфическое прозвище? Не знаю, что там исследовал г-н Павленко,
но тогда он здорово набрался, а мне, честно говоря, интереснее всего было
наблюдать за вами. Удивительный вы человек. Зачем, к примеру, возиться с
этими вашими бумажками, если можно просто позвонить и всё оформить в два
счёта? И, раз уж на то пошло, вместо того, чтобы заниматься делом
государственной важности, вы сидите в своём офисе, а Жорж и вовсе уехал из
страны. Вы не знали? Он в Великобритании. Сейчас, пока англичане
прикидывают, куда бы перебраться со своего острова в ближайшие 100 лет,
когда из-за изменения направления Гольфстрима всё остынет почти до состояния
Гренландии, наш общий знакомый в лучшем виде устраивает там свои дела. Ведь
на его грядках растут морозоустойчивые овощи.

  Больше всего на свете нужно бояться зависимости. Другое дело, что избежать
её нельзя. Мне наскучило общество столь осведомлённого собеседника, своим
знанием переворачивающего мои представления о прошлом, о людях и о себе.
Захотелось поскорее закончить разговор, и сделать это оказалось несложно:

  - Огромное вам спасибо, но я должен бежать. Нужно ещё закончить с
бумагами, а в офисе дел невпроворот.

  На этом мы и разошлись. Я нашёл Ирининскую улицу, и там передал документы,
пройдя сквозь формальную процедуру и не слишком об этом задумываясь. Не
беспокоили меня ни слова случайных людей посреди сегодняшних встреч, ни
представления о прошлом, которые немного всегда приходится корректировать,
ни пробки на дорогах, ни навязчивое желание однажды как следует выспаться.
По-настоящему волновало меня только будущее.

  -----
  * Образ жизни (лат.).

--
Dmitry Korolyov
AY3-UANIC